О нарциссизме и его генезисе

МИШЕЛЬ ФЭН и ПЬЕР МАРТИ 

О нарциссизме и его генезисе*

Психоаналитики, интересующиеся психосоматикой, зачастую чувствуют себя какими-то особенными людьми. Нет ничего удивительного в том, что это ощущение возникает у них во взаимоотношениях с практикующими коллегами, которые не являются аналитиками и при этом со своей позиции обращаются к той же теме, но нередко оно появляется и в общении с психоаналитиками, а этот факт, пожалуй, сам по себе уже заслуживает анализа. Всего один шаг по прямой отделяет это утверждения от вопроса о нарциссизме, который мы рассмотрим сегодня.

В то время как специалист по психосоматике чувствует себя инородным телом в группе себе подобных, его присутствие препятствует либидинальному инвестированию, сплачивающему группу. Речь идёт об одном из тех моментов, когда в массах появляется нечто новое, что ещё не находит своего воплощения в общепризнанной идеальной фигуре, цементирующей группу.

Если имеющийся у психоаналитиков Идеал Я совершенно естественным образом воплощается в величественной фигуре человека, из ничего создавшего психоанализ, то у психоаналитиков должен также существовать и культ бессознательного. Бесспорно это ведет к нарциссическому головокружению от ощущения своей способности взаимодействовать, давать возможность отразиться в том зеркале, которым мы являемся, многочисленным граням бессознательного, одновременно неукротимого и повторяющегося. Его манера проявляться в Я, порождать сновидения и симптомы, отпечатываться в характере, ускользать от реальности в бредовых построениях, постоянно ставит психоаналитика в такое положение, в котором его нарциссизм обретает неоспоримое удовлетворение. Мы говорим о тех психоаналитиках, которые сохранили достойный Идеал Я, а не о тех, кто, уступив общественному давлению, позволили увлечь себя течению, приводящему к разрушению бессознательного через слепые нападки со стороны симптоматических манифестаций. Когда в интересе к высвобождению потенциала, содержащегося в Оно, происходит замена стремлением к стандартной нормальности, термин раны, широко используемый в рассуждениях о нарциссизме, уже не является удовлетворительным. В этом случае мы имеем дело с подлинным убийством нарциссизма.

Однако вернёмся к вопросу о сложностях во взаимоотношениях между психоаналитиками и психосоматиками. Наличие психосоматических проявлений, должно быть, представляет собой оскорбление для нарциссизма каждого из нас вообще и психоаналитиков – в частности. Почти все ментальные нарушения позволяют понять, благодаря расширительному толкованию термина «нарциссизм», которое, между прочим, очень ему подходит, что ему это всегда полезно. В то же время, совершенно иначе выглядит соматическое нарушение как разрешение конфликта. Само его существование вынуждает по-другому взглянуть на принципы, которыми привыкли оперировать психоаналитики. В таких случаях кажется, что бессознательное внезапно лишается своих первоначальных ресурсов. Из литературы мы знаем, что существует два способа сопротивления: с одной стороны – целая лавина ошибочных диагнозов, увязывавших соматические расстройства с известными структурами, с профилями характера, тщательно описанными, с препсихотическими аспектами; с другой стороны, способность выражать самые мрачные драматические переживания приписывалась органам. Полагая, что они открывают новые горизонты бессознательного, психоаналитики восстановили как в теле, так и в душе, свой нарциссизм, одно время оказавшийся было под угрозой. Следствием этого стало только расширение клинической сферы классического психоанализа. В сущности, сейчас мы вели речь лишь о тех психоаналитиках, которые согласились приблизиться к

 психосоматике, поскольку подавляющее большинство наших коллег совершенно не интересуется этим вопросом и вовсе игнорирует его. Мы сейчас не будем останавливаться на противоположном, но гораздо более опасном явлении, каковым является экстраполирование внешней простоты психосоматических феноменов на теорию психоанализа, то есть, если можно так сказать, на феномене психосоматизации психоанализа.

Все чувствуют разницу между качеством [ментального функционирования], которое определяет формирование сновидения, невротического симптома, бреда или усиление функционирования пищеварительного тракта. Поскольку, как выяснилось, того же усиленного функционирования пищеварительного тракта можно достичь, возбуждая различными физическими способами соответствующий участок мозга, и, таким образом, разрешение конфликта может воспроизводиться средствами, отрезающими от богатств бессознательного, только за счет физической энергии, лишённой всякой жизни, искажению может подвергнуться не только культ бессознательного, с одной стороны, но и, с другой стороны, таким образом может быть продемонстрировано существование силы девитализации, которая вступает в действие при определённых условиях. Так, мы можем заранее выразить то, что будет составлять суть нашего вывода: либидинальное эротическое инвестирование тела поддерживается только при том условии, что оно получает своё продолжение в ментальном аппарате с топическими инстанциями. Первичное нарциссическое единство способно сохраниться лишь в том случае, если имеется выход на ментализацию, будь она нормальной или патологической.

В связи с этим, похоже, мы можем говорить о нарциссизме только в отношении людей, сильно обогащенных влечениями, в том числе и в ментальной сфере, независимо от того, каким образом, обычным или патологическим, осуществляется их обогащение в этом направлении. В данном случае мы имеем в виду субъектов, которые приближаются к идеальной генитальной стадии, описанной М. Буве, в частности, больных с ментальными неврозами, или тех, кто страдает психозами, сопровождающимися бредом, длящимся во времени. Как внешние объекты, так и внутренние объекты, среди которых на передний план следует поставить фантазматические репрезентации, воспринимаются одновременно как сознательные и бессознательные ценности, независимо от того, насколько гармоничным или дисгармоничным является способ отношений этих функций.

Так же, как исследования в сфере генетики, имеющие своим объектом созревание влечений, стремятся объяснить то синтетическое движение, которое увенчается генитальностью, клиника психосоматики позволяет нам рассмотреть генезис первой эволюции, завершение которой выражается в психосоматическом нарциссическом инвестировании. Так происходит становление психосоматического единства, защищающее тело от превратностей, которые могут повлечь за собой дезинтеграцию психических сил, в том числе и в формах, близких к физической энергии, в самом простом смысле этого слова.

Нельзя не заметить философский аспект этой концепции, который в чём-то сродни сюжетам научно-фантастических романов: в них психоаффективные источники, формирующие человеческую индивидуальность, заменяются научным течением, организуемым некими силами извне. В частности, мы имеем в виду роман Олдоса Хаксли, символической темой которого является возвращение Шекспира в мир, происходящее таким образом. Впрочем, наша гипотеза не в полной мере совпадает с содержанием этих романов, поскольку, с нашей точки зрения, такая эволюция привела бы к исчезновения вида, эволюционировавшего подобным образом, и к возрождению народов, сохранивших определённый анимизм и, следовательно, внутренний психосоматический нарциссизм.

Как мы уже неоднократно отмечали, миф о едином психосоматическом ответе со стороны пациентов, страдающих психосоматическими расстройствами, в клиническом плане оказывается абсолютно ошибочным. Напротив, при клиническом наблюдении мы видим Я, которое в большей или меньшей степени отделено от своей сомы. Это монистическое утверждение, которое встречается в работах многих психосоматиков (а среди них есть и психоаналитики, и те, кто таковыми не является), в очередной раз свидетельствует о наличии сопротивления, упомянутого нами выше.

Такая разобщённость среди психосоматиков естественным образом подталкивает нас к рассмотрению фантазий о фрагментации, описанных психоаналитиками, которые работают с детьми. К числу больших заслуг Лебовиcи и Дяткина следует отнести то, что им удалось показать: такие фантазии формируются по прошествии того периода, когда эрогенные зоны действовали разрозненно, каждая на свой лад. Их регрессивное возрождение из тех или иных страхов придаёт им такое значение раздробленности, а оно может появиться только после инвестирования образа тела. Возможно, возникает вопрос: почему бы не усмотреть в этих фантазматических страхах источник психосоматической раздробленности, о которой мы рассуждали только что? Да просто потому, что мы утверждаем: само по себе существование фантазматических страхов несовместимо с психосоматическими расстройствами. Генетические гипотезы, в частности, те, которые были выдвинуты Федерном и Гловером, служат показательной в этом смысле иллюстрацией. Начиная со стадии первичного нарциссизма, эрогенные зоны дифференцируются, хотя поначалу они представляли собой своеобразные островки в массе нарциссизма, островки, на которых вырисовываются контуры взаимодействия, хотя впечатление первоначальной их нераздельности по-прежнему сохраняется. Шпиц дал яркое описание этого явления в своей статье о первоначальной полости. Первоначальное единство персистирует\никуда не девается, но эти островки никоим образом не взаимодействуют друг с другом, поддерживая определённую автономию. Вот всего лишь один пример: человек, который отдыхает под лучами солнца в окружении дивной природы, поначалу воспринимает сухость в горле как самостоятельное явление, никак не интегрированное в совокупность приятных ощущений, продолжая растворяться в них вместе с окружающим пейзажем. Галлюцинаторный образ охлаждённой бутылки, которая якобы имеется под рукой, даже усиливает целостное ощущение удовольствия.

Вместе с тем, должны временно существовать периоды, когда нарциссический сплав\слияние распадается по достижении определённого уровня напряжения инстинктов. Тогда сухость в горле порождает настоятельную физиологическую потребность, которая не имеет шансов на скорое удовлетворение, и вот уже восхитительный летний пейзаж превращается в отвратительную пустыню. Впрочем, это ужасающее ощущение может, в свою очередь, стать прелюдией к удовлетворению, восстанавливающему нарциссическую целостность. Затем следует классический эпизод по Фройду, нарциссическое слияние, эрогенный островок, ГУЖ (галлюцинаторное удовлетворение желания), которое восстанавливает нарциссическое слияние, акцентуацию потребности, выходящей за рамки аутоэротических возможностей, однако становящейся при этом признаком приближающегося удовлетворения и т. п., с усиленным нарциссическим инвестированием эрогенной зоны. Таким образом, мы приближаемся к экономической точке зрения на поддержание, подпитку, диссолюцию\растворение нарциссического либидо и на его равновесие с инвестированием эрогенных зон.

Наблюдение и клинический опыт показывают, что нарциссическая депривация может стать источником как отречения от объектных возможностей, которые появляются через канал эрогенных зон, так и дезинвестирования этих эрогенных зон. Такая нарциссическая депривация может привести, наоборот, к повышению ценности этих эрогенных зон для компенсации дефицита через аутоэротические удовлетворения.

Таким образом, мы считаем возможными несколько вариантов:

1) Недостаточность нарциссического инвестирования из-за отсутствия необходимых условий среды компенсируется посредством акцентированного инвестирования эрогенных зон с замкнутостью на «Я-теле», плохо дифференцируемом и очевидно отрезанном от объектного или пре-объектного либидо, связанного с этими эрогенными зонами. В клиническом плане это выглядит как важнейший элемент, позволяющий отделить психосоматические расстройства от ментальных\пси расстройств.

При ментальных\пси расстройствах, с которыми имеет дело психоаналитик в своей клинической практике, всегда обнаруживается экономическое равновесие в плане нарциссизма. Нарциссическое обесценивание, пережитое Я в его функциональной недостаточности, возмещается бессознательным нарциссизмом, привязанным к симптомам. В этих первичных нарушениях нарциссического инвестирования мы обнаруживаем, по крайней мере частично, то, что описывал Фройд, говоря о становлении Я: восстановление примитивного нарциссизма, фрустрированного из-за недостатка, посредством аутоэротизма, привязанного к эрогенным зонам, является в некотором смысле вторичным нарциссизмом, слишком ранним с точки зрения его появления или хотя бы с точки зрения способа его появления в целом. В отличие от более поздних периодов, он служит не для формирования идентификаций, содействующих становлению Я, а (прошу прощения за использование этого термина) для самоидентификации с несостоятельным первичным нарциссизмом. Максимальный дисбаланс, который редко наблюдается в клинической практике, встречается при ранних детских психозах, когда мы ещё можем говорить не о Я, а об островках аутоэротизма, которые никак не контактируют с окружающим миром. В повседневной практике мы сталкиваемся главным образом с отсутствием равновесия между аутоэротическими инвестициями, составляющими точки фиксации, и недостаточным первичным нарциссическим инвестированием.

Здесь следует обратить внимание на такой часто встречающийся в клинике вариант, который по мере своего развития приводит к совершенно иной патологии: нарциссическая недостаточность, проистекающая от недостаточности материнской любви, компенсируется отношением матери, переплетающим аутоэротизм ребёнка.

2) Своими чересчур частыми заботами, выдающими кастрационную тревогу, мать препятствует инвестированию эрогенных зон. Ребёнок становится трусом, ипохонодриком телом и духом и постоянно ищет нарциссической подпитки со стороны других.

3) По поводу ранних фрустраций было проведено множество исследований. Относительно их исходов никаких разногласий при этом не возникало: тяжёлые поведенческие расстройства, ментальные или психосоматические нарушения. Однако при изучении литературы можно обнаружить ряд небольших различий. Психоаналитики, работающие с детьми, охотнее рассуждают о порочном поведении матери, тогда как психосоматики чаще говорят о соматических расстройствах, относящихся к раннему детству. На первый взгляд, различия невелики. На самом деле, практикующие специалисты, которые хотят обнаружить разницу между реальной ситуацией и фантазматической ситуацией, всего лишь демонстрируют свойственную им защитную систему: отказ признавать, что концептуальный мир их детства вовсе не совпадает с их взрослым мышлением. Тяжёлая болезнь, перенесённая в раннем детстве, влечёт за собой состояние хронического недомогания, облегчить которое в короткие сроки среда не в силах. Таким образом, мать становится очень фрустрирующим персонажем. Если мать и семейное окружение оказываются подходящими, то в дальнейшем образуется диссоциация между первыми и последующими впечатлениями. И этот факт сам по себе уже является нетривиальным.

Существует совершенно иной теоретический подход к рассмотрению проблемы и к изучению следующих из неё гипотез. Что обычно случается при органическом расстройстве? Происходит дезинвестирование объектов, а также замыкание на Я либидо, которое из объектального становится таким образом вторично нарциссическим. Совсем маленькому ребёнку трудно свернуть либидо, уже сосредоточенное на нём, тем более, что проистекающее из него внутреннее недомогание за счёт своей устойчивости порождает чувство отсутствия матери, а значит и утраты нарциссического либидо. Следовательно, замыкание может происходить только на уровне либидо, привязанного к эрогенным зонам.

Клиника психосоматики подталкивает нас к выводу о том, что могут иметь место самые различные феномены: как правило, нарциссическое свёртывание либидо вследствие психосоматического расстройства клинически не определяется. То есть пациент как будто бы оказывается в том же положении, что и младенец. Но, в зависимости от ситуации, может наблюдаться либо усугубление того поведения, которое можно уподобить аутоэротическому, что часто происходит при язве желудка или при туберкулёзе лёгких, либо полное исчезновение аффективных проявлений через синдром безобъектной депрессии. Таким образом, можно предположить, что тяжёлое соматическое расстройство, пережитое в раннем детстве, влечёт за собой растворение нарциссического либидо и регрессию к чисто органической динамике. Мы полагаем, что следствием этого становится крайняя лабильность либидинальных инвестиций, в соответствии с механизмами, которые являются объектом нашего изучения, и с возможностями регрессии, которая относится к качеству энергии, поддерживающей либидо. Но не во всех случаях, которые мы только что рассмотрели, то есть при соматических расстройствах конфликтного происхождения, люди пережили в раннем детстве тяжёлое соматическое заболевание. Таким образом, мы можем рассмотреть осложнения, способные привести к тому же самому результату. Но дети, на долю которых выпала тяжёлая болезнь, получали необходимое лечение: обезвоживание корректировалось при помощи соответствующих сывороток, излишнее возбуждение снималось приёмом успокаивающих препаратов. Короче говоря, либидинальное отношение заменялось механизацией отношения. Нам кажется, что отношения такого типа представляют собой общий знаменатель, который может проявляться в многочисленных формах, от механической матери, яслей и детских садов, от аппаратов, созданных по последнему слову техники, которые заботятся о ребёнке, до медикаментов, изменяющих поведение.

Все эти факты также носят гипотетический характер, нуждаются в уточнении и подтверждении. Впрочем, стоит отметить, что мы начинаем сомневаться в существовании внутриутробного рая. Он в действительности становится таковым лишь тогда, когда он представлен в фантазиях а-постериори. Не является ли он тем самым местом, где потребности удовлетворяются относительно автоматически? Мы не уверены в том, что материнская любовь проникает через плаценту, и нам всё труднее представить себе нарциссизм без этого дополнения инстинктивного характера, материнского инстинкта. В то же время, предположение о том, что на механизацию отношений организм отвечает в соответствии со способом, преобладающим in utero, то есть соматическим способом, кажется нам таким же правдоподобным, как и гипотеза о рае.

В общем, исходя из некоторых обстоятельств, обобщённых нами под названием «механизация отношений», нарциссизм исчезает из той системы, которая содержит в самой себе ментализацию, и последующие конфликты активируют способ выражения, более близкий к механической энергии, чем к ментальным манифестациям. Несмотря на чрезвычайно гипотетический характер подобных утверждений, клиника психосоматики всё же заставляет пересмотреть наши классические представления о нарциссизме.

Поскольку цель данной статьи состоит вовсе не в том, чтобы рассказать о наших клинических наблюдениях, на этом мы, пожалуй, и остановимся.

Вернёмся теперь к нашей теме. Подчёркивая наличие нарциссической компенсации при ментальных расстройствах, мы уподобили этот феномен существованию достаточно развитой бессознательной ментальной деятельности. Принято считать, что нарциссические потребности человеческого детёныша особенно велики, потому что рождается он совершенно беспомощным, и его жизнь полностью зависит от окружения. К этой истине можно добавить следующее: «И потому что он рано обретает возможность это осознать». Каким бы беспомощным ни был маленький человек по сравнению со своими собратьями, стоящими на более низкой ступени развития, он изначально обладает такими способностями ментального характера, которые для них вообще недостижимы. Человек рождается под знаком латентности. Он по-своему сначала знает, а потом может, что и составляет часть аутоэротической компенсаторной деятельности.

В 1953 году, в своей работе о роли моторики в объектных отношениях, мы подчёркивали важность наличия сенсорно-моторного удовлетворения в разработке первичного галлюцинаторного процесса. Только такой тип удовлетворения способен, как мы полагали, породить галлюцинаторную активность, которая за счёт субституции может компенсировать глубинный дефицит органического происхождения, такой, как ощущаемое грудным младенцем чувство голода. Мы по-прежнему верны этой точке зрения, хотя и критикуем теперь её чересчур объективные истоки. Сейчас мы уже не думаем, что можно наложить крепкое гомеостатическое равновесие на глубинное нарциссическое удовлетворение. Качество нарциссического компонента добавляется к гомеостатическому равновесию и проистекает от материнской любви. Вместе с тем, в 1953 году мы напрасно ставили знак равенства между удовлетворениями на кожном, проприоцептивном, аудитивном, визуальном уровнях и удовлетворениями, которые проявляются на основе эрогенных зон, рта, ануса, половых органов. Кожа, органы чувств служат для поддержания базового нарциссического тонуса, тогда как эрогенные зоны обладают способностью самостоятельно порождать приятные ощущения, а также способностью к независимым психическим проработкам, ничуть не подверженным тому давлению, которое очень рано начинает оказывать стереотипное мышление взрослых.

Эволюция наших представлений стала результатом наблюдений, а также усвоения чрезвычайно значимых идей Ж. Фавро по поводу эрогенных зон. Согласно нашей новой концепции, галлюцинаторные возможности проистекают из двух различных источников: 1) ощущения, реально испытанные при контакте с матерью – они лежат в основе страха перед будущей реальностью, персонации, как говорил Ракамье; 2) аутоэротическая деятельность эрогенных зон, которая порождает фантасмагории, а их проработка полностью оказывается за пределами окружающего мира, хотя и зависит от него в количественном и качественном отношениях в смысле их создания. Такие перемены в наших воззрениях соотносятся с описанием, сделанным вместе с Кристианом Давидом, по поводу первого раздвоения первичного процесса. Мы уже говорили о возможностях смешения между этими двумя источниками ментальной активности. Этот ранний аспект нарциссического равновесия уже был рассмотрен с другой стороны в работах Жанин Шассге и Ракамье, в которых они говорили о взаимном пересечении стадий эволюции на основании ранних фрустраций. Впрочем, разве и сам Фрейд не писал, что отсутствие матери порождает избыточное возбуждение, и не излагал аутоэротический способ, который используется для защиты от такого отсутствия?

Короче говоря, возможность выстраивать ментальную активность непосредственно на отношениях с эрогенными зонами, по мере их постепенного дифференцирования, лежит в основе того, что составляет человеческую индивидуальность. Она может расцвести во всей своей красе только при поддержке глубинного нарциссического тонуса, выраженного в достаточной мере, но также и в должной степени отсутствующего, чтобы не помешать становлению оригинальности. Всё это Фрейд описал уже давно в иной форме в своей работе «Влечения и судьбы влечений». Точно так же идея о том, что перегрузка первичного нарциссического типа может помешать удовлетворяющей эволюции, которая проистекает из эрогенных зон, в имплицитном виде содержится в утверждении Фрейда о том, что бессильный человек распространяет на всё своё тело то либидо, которое он извлекает из своего пениса, и подпитывает таким образом фантазии о возвращении в материнское тело.

У соматических пациентов речь не идёт об этом базовом нарциссическом равновесии. Их личность как будто разделена надвое: с одной стороны – непредставимое Оно, которое не выделилось или которое вернулось к своим соматическим истокам, сохранив свою энергетическую ценность; а с другой стороны – набор способов поведения, которые с виду производят впечатление стабильности и солидности и помогают Я выглядеть могучим. Нередко, в крайних случаях, такие личности могут быть приняты за социальные модели. Их поведение наводит на мысль о влиянии очень сильного Суперэго. Но речь идёт не о Суперэго в классическом смысле этого слова. Здесь оно предстаёт как набор социальных правил со всеми вариантами, существующими в различных кругах, но среди них не встречается оригинальность идентификаций классического Суперэго. Речь идёт скорее о настоящем энергетическом структурировании действия в социальном смысле, которое приводит к оператуарной жизни, описанной М. де М’Юзаном. В этом случае объекты переживаются, как мы уже говорили, в форме проективной редупликации. Внутренние репрезентации составляют лишь непосредственный проект, сопровождение или пересмотр действия. Таким образом, мышление тесно концентрируется, с пространственной и временной точек зрения, вокруг действия. И хотя внутренние объекты не существуют в виде фантазматических репрезентаций, по крайней мере на первый взгляд, они могут встречаться. Например, мы обнаруживаем в теле болезненный или травмированный очаг, который на самом деле воспринимается субъектом как нечто чуждое ему самому. В этом случае проявления ипохондрии выражены слабо и ограничиваются простыми описаниями симптомов, которые порой сопровождаются рассуждениями по поводу неудобств практического характера, обусловленных болезнью. Такая картина противоположна классической ипохондрии, при которой происходит нарушение нарциссического отступления, необходимого для выздоровления, так же, как сновидение нарушает сон, или, если воспользоваться сравнением, более близким к рассмотренной выше теме, как эрогенная зона на нарциссическом фоне. У человека, подверженного делирию, эта ипохондрия может представлять собой отдельное расстройство, а у невротика она даёт возможность увидеть деятельность его бессознательного.

В крайнем случае психосоматики, описанном выше (говоря о крайнем случае, мы имеем в виду, что при таком схематичном его описании, которое даём мы, он, в сущности, оказывается лишённым всякого шанса на воплощение в жизнь), нарциссизм как будто бы сводится к некоей функциональной интеграции в группу, а деятельность, связанная с эрогенными зонами, – к соматическим дисфункциям. Между тем функциональная деятельность такого рода, которая не содержит в себе значения реакционного образования, в сущности, не привносит элемент нарциссизма, полученный ценой отказа от эрогенной активности, как у ментальных пациентов, а соматическая активность, которая не получила либо утратила, за счёт своей изначальной либо регрессивной недифференцированности, свою либидинальную значимость, не обеспечивает никакой компенсации. Речь идёт об ином регистре. Похоже, что образовался разрыв между правильным психомоторным развитием в неврологическом смысле этого понятия и отсутствием инвестирования в образ тела. Утрата или несформированность ментальной активности, связанной с эрогенными зонами, по крайней мере при первом её проявлении, влечёт за собой непризнание личного символа, как сказал бы Паш, и к появлению автономного Я. То, что Хартманн, Крис и Левенштейн считают нормальным явлением, мы расцениваем как признак деградации человека. Восприятие автономного Я – такое же патологическое явление, как и восприятие скелета человека. Говоря об автономном Я, мы вспоминаем Олдоса Хаксли и дивный мир, в котором Шекспир считается умалишённым. Этот лучший из миров населён людьми, никогда не знавшими контакта с матерью, любящей или отторгающей, либо же с матерью, умело дозирующей любовь и отторжение; эти люди, несмотря на более чем идеальное гомеостатическое равновесие, никогда не заполняли свою телесную оболочку хорошими или плохими человеческими чувствами.

На этих страницах мы намеренно, руководствуясь избранным в данном случае подходом, оставляем в стороне вопрос о взаимоотношениях между Эросом и Танатосом, хотя в свете того, что мы попытались изложить, концепт нарциссизма представляется нам недоступным для понимания, если не принимать во внимание эти отношения. Мы можем пойти и дальше: с психосоматической точки зрения, инстинкт смерти – это клиническая реальность. На сегодняшний день это составляет центральный предмет наших исследований. Мы уже говорили о том, что за первым нарциссическим дезинвестированием следует расстройство, нарушающее функционирование организма.

В сущности, если мы хотим нарисовать полную картину в рамках этого исследования экономики ранних нарциссических состояний, то нам следовало бы рассмотреть проблему в более сложном её аспекте. Клинический опыт показывает, что у людей, страдавших ментальными неврозами или имевших щедро инвестированные отношения к чему-либо, к 40 или к 50 годам могут развиться декомпенсация и расстройства психосоматического характера. Аналогичное явление встречается порой и у более молодых людей на фоне конфликтов, обусловленных проблемами социального, семейного, медицинского, а то и психотерапевтического происхождения: покрытие, зачастую с виду напоминающее навязчивость, рушится целиком, уступая место серьёзным соматическим расстройствам. Не предпринимая детального рассмотрения таких случаев, мы склонны предположить, что каждый несёт в себе некий механизированный, оператуарный, лишённый аффектов сегмент. Мы в некотором смысле разделяем мнение Хартманна об автономном Я. Часть каждого из нас имеет склонность к отделению от бессознательного и к обретению оператуарного поведения, тогда как часть, лишённая аффектов, служит почвой для соматических расстройств.

Следовательно, в период раннего детства должны существовать движения, тесно связанные с условиями, в которых растёт ребёнок, и, в частности, с качеством материнского инстинкта; такие движения перемещают энергию с её либидинального качества, независимо от того, выступает ли она как первичная или как вторичная нарциссическая, в сторону соматического возбуждения, и наоборот. Вероятно, некоторым людям удаётся и в дальнейшем сохранить эту первозданную лабильность, либо же она вновь проявляется у них после тех или иных событий регрессивного характера.

Прежде чем поставить точку, мы хотели бы ещё раз оговориться, что вовсе не собираемся выступать в роли Отто Ранка. Нас сейчас интересует только период прелюдии к ментализации, и если мы неоднократно обращались к опыту клинической работы, описывая действительно наиболее сложные ситуации, то руководствовались скорее стремлением показать, как наша мысль обретает всё более точные очертания, чем желанием проиллюстрировать свою теорию.

В заключение следует сказать, что проведённые нами исследования в сфере психосоматики показали: нарциссизм – это вовсе не крепкая, нерушимая скала, как его описывают в книгах, а нечто хрупкое, очень подверженное изменению, а то и разрушению в чисто человеческих его аспектах. В процессе написания этого очерка образ первых движений жизни, о которых рассуждал Фрейд, нередко вспоминался нам: на фоне зачастую благосклонной природы рождалась жизнь, а вместе с ней и новая форма, она заявляла о себе, потом появлялось несчастье, физические силы опять брали верх и вновь устанавливали свои мёртвые законы.

* «О нарциссизме и его генезисе» – текст, опубликованный ранее в Revue française de psychanalyse (1965), том 29, вып. 5-6.

Rev. franç. psychosom., 13/2013

МИШЕЛЬ ФЭН и ПЬЕР МАРТИ